Том 2 - Страница 199

199

Райнер посмотрел на коллежского советника во все глаза.

— Прощайте, господин Райнер, очень рад, что имел случай познакомиться с таким благородным человеком, как вы.

— Какую вы новую мысль дали мне о польском движении! Я его никогда так не рассматривал, и, признаюсь, его так никто не рассматривает.

Коллежский советник улыбнулся, проговорил:

— Что ж нам делать! — и простился с Райнером.

Петровского, как только он вышел на улицу, встретил молодой человек, которому коллежский советник отдал свой бумажник с номинациею и другими бумагами. Тут же они обменялись несколькими словами и пошли в разные стороны. У первого угла Петровский взял извозчика и велел ехать в немецкий клуб.

Глава шестнадцатая

Неожиданный оборот

Агата осталась в Петербурге. С помощью денег, полученных ею в запечатанном конверте через человека, который встретил ее на улице и скрылся прежде, чем она успела сломать печать, бедная девушка наняла себе уютную коморочку у бабушки-голландки и жила, совершенно пропав для всего света.

Она ждала времени своего разрешения и старалась всячески гнать от себя всякую мысль о будущем. Райнер пытался отыскать ее, чтобы по крайней мере утешить обещанием достать работу, но Агата спряталась так тщательно, что поиски Райнера остались напрасными.

В Доме Согласия все шло по-прежнему, только Белоярцев все более заявлял себя доступным миру и мирянам. В один вечер, занимаясь набивкою чучела зайца, которого застрелила какая-то его знакомая мирянка, он даже выразил насчет утилитарности такое мнение, что «полезно все то, что никому не вредно и может доставлять удовольствие». — Тут же он как-то припомнил несколько знакомых и между прочим сказал:

— Вот и Райнер выздоровел, везде бывает, а к нам и глаз не кажет. — А я полагаю, что теперь мы бы без всякого риска могли предложить ему жить с нами.

Мысль эта была выражена Белоярцевым ввиду совершенного истощения занятого фонда: Белоярцев давненько начал подумывать, как бы сложить некоторые неприятные обязанности на чужие плечи, и плечи Райнера представлялись ему весьма удобными для этой перекладки.

Женщины и самый Прорвич удивительно обрадовались мысли, выраженной Белоярцевым насчет Райнера, и пристали к Лизе, чтобы она немедленно же уговорила его переходить в Дом. Просьба эта отвечала личным желаниям Лизы, и она на нее дала свое согласие.

— Пойдет ли только теперь к нам Райнер? — усомнилась Ступина. — Он, верно, обижен.

Но это сомнение было опровергнуто всеми.

— Райнер не такой человек, чтобы подчиняться личностям, — утвердила Лиза, приставая к голосам, не разделявшим опасений Ступиной.

На другой день Лиза поехала к Вязмитиновой.

Лиза вообще в последнее время редкий день не бывала у Женни, где собирались все известные нам лица: Полинька, Розанов, Райнер и Лиза. Здесь они проводили время довольно не скучно и вовсе не обращали внимания на являвшегося букою Николая Степановича.

К великому удивлению Лизы, полагавшей, что она знает Райнера, как самое себя, он, выслушав ее рассказ о предложении, сделанном вчера Белоярцевым, только насмешливо улыбнулся.

— Что значит эта острая гримаса? — спросила его недовольная Лиза.

— То, что господин Белоярцев очень плохо меня понимает.

— И что же дальше?

— Дальше очень просто: я не стану жить с ним.

— Можно полюбопытствовать, почему?

— Потому, Лизавета Егоровна, что он в моих глазах человек вовсе негодный для такого дела, за которым некогда собирались мы.

— То есть собирались и вы?

— Да, и я, и вы, и многие другие. Женщины в особенности.

— Так вы в некоторых верите же?

— Верю. Я верю в себя, в вас. В вас я очень верю, верю и в других, особенно в женщин. Их самая пылкость и увлечение говорит если не за их твердость, то за их чистосердечность. А такие господа, как Красин, как Белоярцев, как множество им подобных… Помилуйте, разве с такими людьми можно куда-нибудь идти!

— Некуда?

— Совершенно некуда.

— Так что же, по-вашему, теперь: бросить дело?

Райнер пожал плечами.

— Это как-то мало походит на все то, что вы говорили мне во время вашей болезни.

— Я ничего не делаю, Лизавета Егоровна, без причины. Дело это, как вы его называете, выходит вовсе не дело. По милости всякого шутовства и лжи оно сделалось общим посмешищем.

— Так спасайте его!

Райнер опять пожал плечами и сказал: — Испорченного вконец нельзя исправить, Лизавета Егоровна. Я вам говорю, что при внутренней безладице всего, что у вас делается, вас преследует всеобщая насмешка. Это погибель.

— Ничтожная людская насмешка!

— Насмешка не ничтожна, если она основательна.

— Мне кажется, что все это родится в вашем воображении, — сказала, постояв молча, Лиза.

— Нет, к несчастию, не в моем воображении. Вы, Лизавета Егоровна, далеко не знаете всего, что очень многим давно известно.

— Что же, по-вашему, нужно делать? — спросила Лиза опять после долгой паузы.

— Я не знаю. Если есть средства начинать снова на иных, простых началах, так начинать. — Когда я говорил с вами больной, я именно это разумел.

— Ну, начинайте.

— Средств нет, Лизавета Егоровна. Нужны люди и нужны деньги, а у нас ни того, ни другого.

— Так клином земля русская и сошлась для нас!

— Мы, Лизавета Егоровна, русской земли не знаем, и она нас не знает. Может быть, на ней есть и всякие люди, да с нами нет таких, какие нам нужны.

— Вы же сами признаете искренность за нашими женщинами.

199